«Пари́жская но́та» — литературное течение в поэзии русского зарубежья, возникшее в Париже в конце 1920-х гг. и просуществовавшее до конца 1950-х гг. Наиболее интенсивно развивалось в 1930-е гг. Основателем и поэтическим лидером направления является Георгий Адамович, наиболее яркими представителями — Анатолий Штейгер (в 1930-е гг.) и ранний Игорь Чиннов (в 1950-е гг.). Принципы «парижской ноты» последовательно выражены также в поэзии учеников Адамовича Лидии Червинской и Перикла Ставрова, несколько менее отчётливо — в поэзии Юрия Терапиано, Юрия Мандельштама, Довида Кнута, раннего Юрия Иваска и нек. др. авторов.

Происхождение названия

Название «парижская нота», по всей вероятности, было впервые употреблено Б. Поплавским, который сам к «парижской ноте» не принадлежал (хотя и относился сочувственно ко многим молодым поэтам этого направления). Обычно ссылаются на высказывание Поплавского 1930 г.: «Существует только одна парижская школа, одна метафизическая нота, всё время растущая — торжественная, светлая и безнадежная». Как бы то ни было, сочетание «парижская нота» вскоре стало общеупотребительным обозначением «школы Адамовича» как в кругу приверженцев этой поэтики, так и среди её критиков.

История направления

История «парижской ноты», особенно на начальных этапах — во многом история творчества её основателя Г. Адамовича, отразившая его художественные пристрастия и его эстетические и мировоззренческие поиски в эмиграции. Направление не было организационно оформлено, не оставило коллективных деклараций и литературных манифестов; не было у «парижской ноты» и единого постоянного печатного органа. Принадлежность к данному направлению определяется в основном исходя из стиля и тематики поэтов, а также их личной или идейной близости к Г. Адамовичу и высказывавшимся им взглядам на смысл и назначение поэзии.

Литературные предшественники

Помимо самого Г. Адамовича, наиболее сильное влияние на поэтику «парижской ноты» оказал Георгий Иванов, особенно его сборник «Розы» (1931), ставший одной из главных поэтических книг русской эмиграции «первой волны». Позднейшие критики не без оснований указывали, что вся «парижская нота», в сущности, звучит как примечание к поэзии Г. Иванова этого периода. Однако и ранняя лирика Г. Иванова, и его поздние опыты с сюрреалистическими и гротескными обертонами в сильной степени выходят за пределы поэтики «парижской ноты».

Для всей эстетики «парижской ноты» очень существенна фигура И. Анненского, влияние которого было значительным не только для «младших» акмеистов (к которым принадлежали и Г. Иванов, и Г. Адамович), но и для многих «старших» акмеистов. Однако именно у «младших» акмеистов почитание поэзии И. Анненского стало почти культовым. Характерно позднее высказывание Г. Адамовича: «Как вообще можно писать стихи после Анненского?». А Г. Иванов даже в 1954 г., совсем в другую эпоху, счёл нужным напомнить:

Я люблю безнадежный покой,
В октябре — хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету…
Тишину безымянных могил,
Все банальности «Песен без слов»,
То, что Анненский жадно любил,