Такая жизнь продолжалась вплоть до 1905 года, когда в сентябре он был призван на Русско-японскую войну, которая закончилась, прежде чем Шульгин добрался до фронта; однако он продолжал служить с сентября по декабрь 1905 года младшим офицером в 14-м сапёрном батальоне в Киеве. После опубликования Манифеста 17 октября 1905 года в Киеве начались волнения, и Шульгин вместе со своими солдатами принимал участие в усмирении еврейских погромов.

Отчим принял Шульгина журналистом в свою газету, где под влиянием революционных событий 1905 года Шульгин начал печатать свои статьи (с сентября 1913 года Шульгин стал редактором этой газеты). Талант Шульгина-публициста был отмечен как современниками, так и исследователями его наследия. Шульгин был очень плодовит — в доэмигрантский период его статьи появлялись каждые два — три дня, а то и ежедневно.

Тогда же Шульгин вступил в Союз русского народа (СРН), а затем и в Русский народный союз имени Михаила Архангела, так как посчитал его лидера В. М. Пуришкевича более энергичным, чем лидер СРН А. И. Дубровин.

В Думе

На своих первых выборах — во II Думу — Шульгин проявил себя умелым агитатором. Он избирался как помещик от Волынской губернии (где имел 300 десятин земли) сначала во II, а позже в III и IV Думы, где был одним из лидеров фракции «правых», а затем умеренной партии русских националистов — Всероссийского национального союза и солидарной с ВНС организации — Киевского клуба русских националистов.

C течением времени Шульгин от правого фланга (II Дума) переходил на всё более умеренные позиции, постепенно сближаясь с центром в лице октябристов (III Дума), а затем и кадетов (IV Дума). Историк Д. И. Бабков полагал, что такое изменение позиций Шульгина было обусловлено прежде всего безоговорочным желанием довести Россию до победы в войне, поэтому он, оставаясь правым и монархистом, готов был идти на союз с теми силами, которые провозгласили лозунг «война до победного конца». По мнению Бабкова, Шульгин полагал, что ни правые, ни царское правительство довести страну до победы не смогут.

Менялось у Шульгина и отношение к думской работе. Шульгин вспоминал, что в детстве он «…ненавидел Парламент». Схожее отношение было у Шульгина и ко Второй Думе, депутатом которой он был выбран спонтанно и вопреки собственному желанию: «когда один что-то говорит, потом другой что-то говорит, а потом все вместе что-то кричат, хотя бы и грозя кулаками, и покричавши разойдутся пить пиво, какая же это „борьба“ в самом деле? Мне делалось скучно и противно — до тошноты». Но уже во время работы III Думы он «втянулся» в парламентскую работу. В бытность депутатом IV Думы он писал в письме своей сестре Л. В. Могилевской в 1915 году: «Не думайте, что мы не работаем. Государственная Дума делает всё, что может; поддерживайте её всеми силами — в ней жизнь», а в апреле 1917 года, когда в результате революции Россия вообще осталась без представительного органа, Шульгин писал: «мыслить Россию без народного представительства… не решится ни один фанатик».

Шульгин был великолепным оратором. Выступая в Думе, Шульгин говорил негромко и вежливо, всегда оставаясь спокойным и иронично парируя выпады противников, за что получил прозвище «очковая змея». Советский публицист Д. Заславский такими словами описывал отношение к Шульгину его думских оппонентов: «Его ненавидели больше, чем Пуришкевича, больше, чем Крупенского, Замысловского и других думских черносотенцев и скандалистов». Сам же Шульгин позднее вспоминал о своих думских выступлениях: начало цитатыЯ как-то был в бою. Страшно? Нет… Страшно говорить в Государственной Думе… Почему? Не знаю… Может быть, потому что слушает вся Россия…